Гуль Роман - Ледяной Поход
Р. Гуль
ЛЕДЯНОЙ ПОХОД
(с Корниловым)
J'aime mieux etre guillotine que d'etre guillotineur
Danton
Я предпочитаю быть гильотинированным, нежели
гильотинирующим.
Дантон
КНИГУ ПОСВЯЩАЮ
ГОРЯЧО ЛЮБИМОЙ МАТЕРИ
Часть первая
С ФРОНТА - ДО РОСТОВА
С фронта
Была осень 1917 года. Мы стояли в Бессарабии... Голубые, морозные,
душистые бессарабские дни. Желто-красно-зеленые деревья. Высокое, золотое,
негреющее солнце. Красивый народ в кожаных, с рисунками, безрукавках. Белые
хаты, внутри увешанные самоткаными коврами богатых, ярких тонов...
Я любил Бессарабию...
По утрам полуодетый выбегаешь в сливовый сад, умываешься ледяной водой.
Пахнущей какой-то особенной свежестью, вбираешь грудью морозный аромат слегка
заиндевевшего утра и вспоминаешь где-то читанное: "каждое, утро, душа моя, у
порога своего дома ты встречаешь весь мир"...
И там же вспоминается... Около старенькой церкви митинги толп вооруженных
людей в серых шинелях. Злобные речи, почти без смысла. Знамена с надписями:
"Мир без аннексий и контрибуций", "Долой войну", "Смерть буржуазии"...
Речи, полные злобы и ожесточения, рев толпы и тысячи махающих в воздухе
рук...
Попытки сдержать бессильны...
Разливалась стихия...
Получил телеграмму: "Именье разграблено, проси отпуск". Командир
отпускает, обнимает, провожает. Еду в обозе второго разряда. Сел на поезд. Все
серо - все переполнено. Серые шинели лежат на полу, сидят на скамьях, лежат на
полках для вещей. Тронулись. Я смотрю на лица солдат: на всех одна и та же
усталая злоба и недоверие.
С дороги пишу письмо знакомым: "кругом меня все серо, с потолка висят
ноги, руки... лежат на полу, в проходах. Эти люди ломали нашу старинную мебель
красного дерева, рвали мои любимые старые книги, которые я студентом покупал
на Сухаревке, рубили наш сад и саженные мамой розы, сожгли наш дом... Но у
меня нет к ним ненависти или жажды мести, мне их только жаль. Они полузвери,
они не ведают, что творят"...
Узловая станция. Вокзал, платформа, пути запружены тысячами людей в сером.
Они все едут-бегут с войны. И это "домой" так сильно в них, что они замерзают
на крышах поездов, убивают начальников станций, ломают вагоны, сталкивают друг
друга...
Поезда нет. Матерная брань превращается в рев: "Ему вставить штык в пузо -
будет поезд!" - "Для буржуев есть поезда, а для нашего брата подожди!" -
"Пойдем к начальнику!" - "Пойдем!!"
Тихо подходит поезд. Все лезут в окна. Звон разбитых стекол, матерная
брань... Сели. Плохо едем, останавливаясь на каждом разъезде.
День... два...
Поздний вечер. Подъезжаем к родному городу. Тот же старенький вокзал. Зал
I класса. Вон стоит знакомый носильщик. Прохожу. Сажусь на извозчика...
Темные улицы. Лошадь тихой рысью бежит по мягкому снегу, ударяются комья в
передок. Извозчик чмокает и постегивает лошадь кнутом.
Я смотрю на каждый дом, на каждый переулок. Все знаю. Все знакомое. Вот
сейчас подъеду. Вот вижу огонь в дальней столовой. Извозчик остановился.
Подхожу к двери. Что-то замирает, дрожит, сладко рвется у меня в груди.
Сильная радость наполняет меня, и одновременно слегка грустно... Шаги за
дверью. Отперли. Иду к коридору, отворяю дверь... Из столовой ко мне бросается
мама... обнимает, плачет...
Я счастлив. Все счастливы, всем радостно...
...........................................................................
................................................
Дома
Я несколько дней живу у себя, в семье, с любимыми людьми. Я не хочу
ничего. Я устал от фронта, от полити
